- Видишь ли, как, - говорю, - обстоят дела. Он-то, конечно, проживёт свою жизнь, этот дядечка. И всё, что было с тобой, сбудется для него, это правда. Просто он… - чёрт, ну как сказать-то?! -… мало что почувствует. Понимаешь?

      Мотает головой. Что ж, по крайне мере, честно. Хуже, если бы сделал вид, будто всё ясно.

      - Всё будет для него как под местным наркозом, - объясняю. – Не только и не столько физические ощущения, хотя и это тоже. Восприятие в целом притупится. Вместо того чтобы испытывать радость, человек будет думать: «Я радуюсь». С другой стороны, в наихудшую минуту своей жизни – если, скажем, ребёнок умрёт – всё тоже ограничится размышлениями не тему: «Кажется, я очень страдаю». Вместо феерического оргазма будет лишь констатация факта: «Всё в порядке, мне хорошо, кончаю». Зато и боль будет лишь раздражать, но не мучить. Что мы действительно воруем, забираем себе, так это остроту восприятия. А мысли, события, люди, идеи и прочая незначительная мура, конечно, остаются хозяину.

      - Если вспомнить, что на самом деле у человека нет ничего, кроме восприятия, выходит, мы забираем всё, - строго говорит Варя.

      - И какой смысл им оставаться в живых? – почти равнодушно спрашивает она.

      - А какой смысл оставаться в живых всем остальным?

      Глядит на меня, хлопает глазами. И тогда я достаю из рукава козырной туз. Единственный стоящий аргумент.

      - Мы забираем самое драгоценное, что есть у человека, это правда. Но имей в виду: эта драгоценность в большинстве случаев валяется в самом тёмном чулане, пыльная и грязная. Сколько усилий предпринимают люди, чтобы притупить своё восприятие, неужели это для тебя новость? Одни изо дня в день пьют пиво, другие раскладывают электронные пасьянсы, третьи мусолят романы, четвёртых от телевизоров за ноги не оттащишь… Собственно, все эти ухищрения не обязательны. Достаточно поменьше спать и побольше жрать, это тоже отлично работает… А потом удивляются: отчего в юности счастье и муку ломтями резали, а нынче тонким слоем мазать приходится на хлеб насущный? Куда ушла острота ощущений? Почему сердце больше не рвётся на части по всякому пустяковому поводу? И одни вздыхают покорно: «Старею», другие радуются: «Мудрее становлюсь, обретаю власть над эмоциями». А самые лучшие понимают, что уже положены живьём во гроб, терять почти нечего, и идут вразнос, тело своё в первый попавшийся костёр на растопку кинуть готовы, лишь бы обрести хоть на миг растраченное по пустякам сокровище… Другое дело, что оно не утрачено. Лежит себе в подвале – только отыщи да пыль смахни. Но это, как ни странно, труднее всего. Сгореть много, много проще.

      - Наверное, я знаю, о чём ты говоришь, - вздыхает Варя, - Я, как ты понимаешь, насмотрелась на таких, с погасшим, но беспокойным взором. Они ко мне часто заглядывают, а как ты думал?..

      - Ни на секунду не сомневаюсь. Думаю, ты действительно понимаешь.

      - Но всё равно как-то нечестно получается. У всех остальных хоть какой-то минимальный шанс остаётся привести себя в чувство. Не знаю уж как – ну хоть йогой, что ли, заняться на старости лет, почему нет? А для этих, чью судьбу мы с тобой слизнём, выходит, всё кончено? Без вариантов?

      - В общем, да, - признаю. – Именно поэтому существует правило, которое запрещает нам отнимать жизнь у тех, кто на неё не жалуется. Пока человек не проклинает судьбу и не жалеет себя, он в безопасности. Никто из накхов не посмеет даже близко к нему подойти.