Последний фильм знаменитого режиссера собрал за столько-то дней проката столько-то миллионов долларов. Это – успех. Прибыли известной корпорации за последний квартал превзошли ее прибыли за аналогичный квартал предшествующего года на 31%. Это – большой успех. Недавно назначенный глава другой известной корпорации заявил, что в этом квартале его корпорация перестала быть убыточной. Это – огромный успех. Сэр Исаак Ньютон заметил упавшее с яблони яблоко и открыл закон всемирного тяготения. Успех, ошеломляющий успех.

Путь познания по Маусу-Дисни

Кем работает средняя актриса?

      Возьмем в качестве примера № 1 профессию столяра. Если человек получил соответствующее профессиональное обучение, то он – столяр. Столяры производят предметы, потребность в которых несомненна. Хотя предметы столярного мастерства могут быть очень разного качества и столяры разных квалификаций зарабатывают по-разному, но есть очень мало случайностей, которые могут существенно повлиять на способность столяра оставаться столяром. Будучи однажды приобретено, мастерство столяра почти не может быть утрачено, а работоспособность столяра остается стабильной на протяжении долгих лет и не предъявляет специальных требований к состоянию здоровья. Кроме того, умения столяра довольно универсальны и могут быть применены в целом ряде смежных профессий. Таким образом, можно довольно уверенно сказать, что человек, избравший профессию столяра, сможет получить эту профессию и проживет относительно благополучную столярскую жизнь. Мы можем также утверждать, что типичный столяр – это столяр средней хорошести и среднего заработка, что очень плохие столяры и знаменитые столяры – чрезвычайная редкость, и их существование в профессии почти незаметно.

      В качестве примера № 2 возьмем профессию актрисы. Хотя это занятие кажется привлекательным очень многим старшеклассницам, потребность в актрисах невелика. Подавляющее большинство претенденток (90% и более) остаются абитуриентками соответствующих учебных заведений, и, хотя путь к актерской деятельности не обязательно проходит через систему образования, число «самородков» ничтожно мало, и им можно пренебречь. Отсутствие точных критериев оценки способностей приводит к тому, что основную роль на этой стадии отбора играют эмоции приемной комиссии. (Однажды я зашел в ГИТИС, где училась подруга моего детства, и был поражен тем фактом, что у всех студенток ее курса ноги были примерно одинаковой формы). Поскольку эмоции приемной комиссии не поддаются прогнозированию, для абитуриентки они случайны. За время обучения сходят с дистанции еще 10-15% студенток. Получение диплома, однако, вовсе не является гарантией попадания на сцену или в кино.

      Примерно треть выпускниц не получает приглашения на работу (отбор производится опять же в соответствии с эмоциями работодателя, то есть случайным для дипломантки образом). Эти выпадают из профессии сразу. Нетрудно сосчитать, что не более 6% абитуриенток получат работу по специальности. Но на этом история не заканчивается – ни одна из абитуриенток не собиралась ограничиться какой-то актерской работой. Все они жаждали быть примами. Но только 10% из них получат главную роль хоть в каком-нибудь спектакле хоть на какой-то сцене (для кино шансы еще меньше). И попадание в эту одну десятую опять-таки обусловлено факторами, слабо зависящими от профессиональных умений. Квалификация актрисы не гарантирует ей успешной трудовой деятельности. Спрос на конкретную актрису зависит от множества случайных факторов.

      Востребованность также сильно зависит от внешнего вида и состояния здоровья, а эти параметры со временем могут только ухудшаться. Умения актрисы плохо применимы в других профессиях. Этих нехитрых рассуждений совершенно достаточно для того, чтобы понять, что каждый случай успешной актерской карьеры является по своей сути редким событием, своего рода катастрофой, которую нельзя предугадать. Типичная же актриса не занимается актерской деятельностью. Она может быть школьной учительницей, приемщицей в химчистке или водителем трамвая. Все известные (даже не звезды, а просто – известные) актрисы – исключения.

      Математик описал бы ситуацию следующим образом. В первом примере мы имеем дело с гладким, быстро сходящимся распределением вероятностей. У такого распределения есть замечательные свойства: выводы, полученные в исследовании части столяров (выборки) могут быть распространены на всех столяров (генеральную совокупность) с заранее известной точностью, причем эта точность растет с увеличением выборки. Во втором примере распределение не является быстро сходящимся и даже не является гладким. Понятия «математическое ожидание» (взвешенное среднее значение по совокупности) и «стандартное отклонение» для таких распределений не существуют. Изучать такое распределение невозможно, а строить с его помощью прогнозы – вопиющее математическое невежество (являющееся, по совместительству, распространенным человеческим недугом).

      Эти два примера – в словесном или математическом описании – нужны для того, чтобы обозначить крайности. Чем больше в профессии ремесленного (в самом высоком значении этого слова), тем более предсказуема и типична жизнь и достижения представителя профессии, тем более применимы статистические и логические обобщения. В профессии слесаря, инженера, бухгалтера, юриста, врача, небольшого чиновника, школьного учителя и научного работника очень много ремесленного. Случай играет в жизни представителей этих профессий сравнительно малую роль. Разумеется, отдельные представители названных профессий добиваются очень большого успеха и попадают в рубрику, но на общую картину это не влияет. Но как только мы отдаляемся от ремесла, все меняется. Общей картины больше нет. Есть отдельные, непохожие друг на друга своими характеристиками политики, полководцы, управляющие, биржевые спекулянты, азартные игроки и люди искусства. Мы уже не знаем, является ли отбор и выдвижение этих людей закономерным, как это было в случае столяра, или в значительной степени случайным, как это было в случае актрисы.

      Поскольку мы не можем составить представление об усредненном политике, управляющем, полководце, биржевом спекулянте или деятеле в области искусств, мы не знаем, каким образом и по каким параметрам их следует сравнивать. Из-за отсутствия способа сравнения мы не знаем (не потому, что не хотим, а потому, что у нас нет способа узнать), каким образом возникает тот или иной результат деятельности этих людей. Обязан ли этот результат неким целенаправленным действиям, то есть, другими словами, является ли результат профессиональным достижением? Является ли этот результат случайным совпадением? Если результат явился следствием целенаправленных (т.е., по существу, профессиональных, ремесленных) действий, то можно ли утверждать, что аналогичные действия в аналогичных обстоятельствах приведут к похожему результату? Если результат случаен, то какова вероятность повторения подобной случайности? Если результат отчасти следствие целенаправленных действий, а отчасти – результат совпадения, то какова степень влияния целенаправленных действий на вероятность случайного события?

      Хочу заметить, что во многих случаях нет никакой надобности в ответах на эти вопросы. Неопределенность, непредсказуемость, случайность результата – это вовсе не обязательно плохо. Существуют обширные области человеческой деятельности, в которых непредсказуемость и неопределенность очень высоко ценится. Не только рафинированный завсегдатай театральных премьер, но и случайно, чуть не нехотя забредший в театр зритель способен наслаждаться неопределенным значением паузы в драматическом спектакле. Не только игрок тотализатора, но и рядовой спортивный болельщик (а иногда – буквально против своей воли - и не болельщик даже) способен глубоко переживать непредсказуемость спортивного результата. Я не говорю уже о живописи, музыке и литературе, искусствах, в которых ожиданность художественного события неминуемо влечет за собой частичное или даже полное разрушение эффекта. Я не говорю о человеческих отношениях, о прелести, очаровании, глубине и значительности случайного, непредсказуемого слова или жеста. И я не забываю о том, что полная определенность – это полная несвобода, а несвобода – это совсем не то, что мне нравится, ибо выше всего я ценю неусредняемость и свободу выбора человеческой личности. Поэтому я глубоко сочувствую каждому, кто хочет посвятить свою жизнь искусству. Я хорошо понимаю, насколько велик связанный с таким решением риск. В то же время я очень рад, что такие неосторожные люди находятся, потому что жизнь была бы несравненно беднее, не будь в ней книг, музыки и изобразительного искусства. Но я отвлекся: неопределенность, непредсказуемость и случайность результатов в искусстве или азартной игре влекут за собой огромные риски для каждого, кто ступил на эту опасную тропу, но риск для потребителя искусства ограничен ценой театрального билета или книги, а свидетель азартной игры не рискует вовсе.

Риск неведения и культ статистики

      Но я сейчас говорю не о наших с вами рисках и не о личных рисках тех, кто выбрал для себя определенное занятие и устремился к успеху, следуя тому, что принято считать закономерностям этого занятия. Наша тема, напоминаю, – полезность истории успеха. Я категорически утверждаю, что история успеха полезна настолько, насколько она закономерна, то есть, предопределена какими-то причинными связями. Хотя эти связи могут оставаться для нас незримыми или не вполне понятными, их существование должно быть доказано хотя бы для упрощенных и ограниченных случаев. Если же закономерность истории успеха сомнительна, ее следует считать вредной или даже крайне вредной, причем степень вредности определяется рисками, возникающими при попытках такую историю воспроизвести.

      Замечу, что сходные соображения вполне применимы не только к истории успеха, но и к истории вообще. Настойчивые пожелания трудящихся чему-нибудь научиться у истории привели к крайне вредной концепции исторического детерминизма и породили множество попыток формулировать всякие всемирно-исторические законы, каковые, впрочем, подтверждения покамест не получили. Времена меняются, и сегодня на всемирно-исторические законы особого спроса нет. Люди не полагаются на то, что «нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме». Их более интересует возможность немедленного безопасного процветания.

      Вслед за спросом, страсть к пророчеству переместилась из исторической (т.е. политической, поскольку изучаемая нами история – история политического бандитизма) сферы в сферу экономики и психологии. И вскоре после II Мировой войны экономические явления, в том числе и рынки вместе с рынками труда становятся объектом пристального изучения математиков. В том числе и выдающихся: Винера, фон Неймана, Беллмана и многих других. Кибернетика (теория управления), теория игр, теория массового обслуживания, линейное и динамическое программирование довольно быстро находят свое место на производстве, а некоторые из этих дисциплин проникают и в область наших знаний о человеке – психологию и медицину. Результаты интердисциплинарных исследований потрясают, открытия на стыке точных и неточных наук следуют одно за другим. Ставятся немыслимые эксперименты. Они доставляют исследователям огромное количество экспериментальных данных, и все эти данные нужно обработать.

      Похоже, именно в этот период (примерно с 1947 и до конца 1960-х) применение математической статистики становится повсеместным, а результаты статистических исследований приобретают непререкаемость высказываний Дельфийского оракула. Возник невидимый культ результатов статистических исследований. Если кто думает, что культ идеи или теории лучше, чем хорошо нам знакомый культ личности, то пусть лучше так не думает – культ идеи или теории значительно хуже. Влияние личности, в конце концов, ограничено доступной этой личности энергией, территорией и, наконец, временем жизни. У идеи или теории таких ограничений нет: примером может служить хорошо нам знакомая идея платонова тоталитарного государства. Но я, по своему обыкновению, отвлекся: ненадлежащее и безграмотное использование методов математической статистики привело к тому, что многие случайности считаются закономерностями. Отсюда недалеко и до того, чтобы единичную, уникальную, невоспроизводимую историю успеха обработать статистическими методами и сделать предметом культа. Так и происходит. В результате мы составляем представление о многих профессиях по среднему портрету успешных представителей этой профессии. Мы не очень хорошо понимаем, что такое «среднее». Хорошо ли мы понимаем, что такое профессия?

Известная сумма неизвестных слагаемых

      До сих пор я употреблял это слово как обозначение какого-то регулярного человеческого занятия, в основе которого лежат специальные познания и умения, то есть в том же самом смысле, в каком обычно употребляют слово «ремесло». Я также подразумевал, что приобретение таких познаний и умений не требует каких-то уникальных способностей, так что обычный (средний) человек вполне в состоянии эти познания и умения приобрести в процессе обучения. Соответственно, личные и профессиональные достижения так понимаемого и так подготовленного профессионала будут обычными, средними. Все это верно, пока и поскольку существует устойчивый спрос на профессию. Именно спрос на профессию и формирует ее характерный облик, ее средние необходимые знания и умения, средний доход специалиста и средний риск утраты специальности. Разумеется, специалист может быть не только средним, но также неправдоподобно хорошим или удручающе некомпетентным, но такие случаи редки. Даже очень плохой хирург вряд ли станет искать аппендикс в грудной клетке, и даже очень плохой юрист не попытается защищать воришку ссылками на положения хозяйственного права. Но предположим теперь, что спрос на специалистов какой-то привлекательной для личности профессии весьма ограничен.

      Понятно, что в этом случае мы будем видеть не всех представителей профессии, но только тех, кто сумел в этой профессии выжить. Нужно ли говорить о том, что процесс выживания требует от человека совершенно других характеристик, нежели рутинное выполнение своего профессионального долга? Более того, допуск в профессиональный круг может оказаться наиболее сложной (и потому с наименьшей вероятностью достигаемой) частью задачи выживания. Допустим, человек профессионально занимается государственным управлением. Можем ли мы допустить, что его профессиональные качества управленца играют хоть какую-то роль в процессе продвижения к посту президента страны, например? Каждый наблюдатель избирательного процесса знает, что умение обещать без намерения и возможностей выполнить обещанное (то есть, лгать) куда важнее каких угодно познаний в управлении (или какого угодно отсутствия таких познаний). Каждый наблюдатель избирательного процесса лично знает десяток людей, более способных и достойных занимать высшие государственные должности, нежели те, кто их в действительности занимают. Даже без вычислений ясно, что средний президент, депутат, губернатор, глава министерства или ведомства – не профессионал – в том смысле, что он не обладает необходимыми специальными познаниями и умениями.

      События, с которыми приходится иметь дело государственному управленцу, настолько разнородны и различны по масштабу, что сознательное управление вообще сомнительно (если только не распределить функции таким образом, что от реальной власти управляющего мало что останется). Как следует реагировать на ЧП малого масштаба? С точки зрения управления – никак. Но с точки зрения имиджа следует не только реагировать, но и делать это шумно. Как следует реагировать на автомобильные пробки в большом городе? С точки зрения управления, следует создавать условия для уменьшения движения (любые другие меры приводят, в лучшем случае, к кратковременному улучшению). Но ни один мэр такое решение не принял. Как следует реагировать на спад в какой-то отрасли промышленности? С точки зрения управления, ей ни в коем случае не следует создавать преференции. Однако, они почти всегда создаются. Как следует реагировать на наличие мощной оппозиции? С точки зрения управления, ее следует беречь пуще сторонников, потому что оппозиция – это обратная связь, источник бесценной информации о результатах управления. На деле оппозиция всегда угнетается.

      Хотя все приведенные в качестве примера решения противоречат основам профессии управленца, они весьма профессиональны с точки зрения выживания. Из двух процессов – отбора по профессиональным достоинствам и отбора по умению уцелеть более важным оказывается второй. Характерные для выживания случайные процессы изучены довольно хорошо. В тех случаях, когда среда обитания меняется медленно (то есть, изменения мало видны на протяжении жизни одного поколения), распределение вероятностей такого процесса тоже гладкое и быстро сходящееся. Правда, даже в этом очень оптимистическом случае пик распределения выживания не совпадает с пиком распределения профессиональных достоинств, так что, хотя мы и можем прогнозировать качество выживших профессионалов, но почти всегда знаем, что выжили в профессии не самые лучшие из них. Если же среда быстро меняет свои свойства, то ни о какой гладкости и сходимости говорить уже не приходится.

      Прогнозирование отбора профессионалов в этом случае попросту невозможно. Социальная же среда меняется с исключительной быстротой, и чем больше какая-то специальность связана с социальным выживанием, тем с большей уверенностью можно утверждать, что профессиональное продвижение не имеет отношения к профессиональной пригодности. Поэтому государственный деятель, топ-менеджер, военачальник не только вполне может, но чаще всего и оказывается лицом, наименее пригодным к своей титульной деятельности. Вне зависимости от наличия или отсутствия у него соответствующего специального образования. К аналогичным выводам пришел с совершенно другой стороны – с социально-психологической – английский исследователь Сирил Н. Паркинсон. Многие зачитывались его книгами и восхищенно хохотали над Законом Паркинсона и тонкими наблюдениями над особенностями британской бюрократической карьеры. Мало кто подумал о том, что Закон Паркинсона действует вне зависимости от социально-психологических обоснований, и заслуга Паркинсона, как мы начинает понимать, вовсе не в том, что он вывел свой закон, а в том, что он убедительнейшим и увлекательнейшим образом показал, каковы механизмы реализации гораздо более общего закона.

От заблуждения к заболеванию

      Но вернемся к яблокам. К тому из них, что упало возле Ньютона. Возможно, такой случай действительно имел место. Возможно, это зрелище каким-то образом подтолкнуло Ньютона к формулированию закона всемирного тяготения – мы мало знаем о том, каким образом рождаются первичные идеи у тех, у кого они рождаются. Однако, нет никакой случайности и никакого успеха в том, что Ньютон довел дело до конца. Сэр Исаак обладал могучим умом, он много работал, он общался со своими коллегами. Он был выдающимся представителем ремесленного цеха ученых. Хотя многие из его результатов уже не являются наилучшим известным нам приближением к истине, он останется одним из самых выдающихся умов всех времен, даже если будут пересмотрены ВСЕ его результаты. Этот хорошо подготовленный ум не был склонен переоценивать свой личный вклад в науку. Уже будучи одним из самых знаменитых естествоиспытателей, он заметил «Если я видел дальше других, то это потому, что я стоял на плечах гигантов». В начале XX века это высказывание было перефразировано: один из основоположников психоанализа, психиатр Вильгельм Штекель шутил: «Карлик, стоящий на плечах гиганта, может видеть дальше гиганта» (гигантом в этой шутке был Фрейд, а карликом – сам Штекель). По-видимому, и Ньютон, и Штекель хорошо понимали, что такое закономерный результат и как он складывается. Они знали цену успеху и не попали в рубрику.

       В начале XX века топ-менеджеры еще не были героями историй успеха, а среди государственных деятелей еще попадались довольно приличные люди. Приличные люди того времени не любили попадать в газеты, особенно – в светскую хронику. Все изменилось, когда мир узнал, что такое принцип удовольствия (Фрейд) и, в еще большей степени, что такое стремление к самореализации (Адлер). Так что об остроумном замечании Штекеля я вспомнил не случайно. С легкой руки последователей Фрейда и Адлера (особенно тех последователей, которые всего-то и поняли из трудов основоположников, что есть новый способ гонорар получать) люди стали более массово и, как им казалось, более осознанно, бояться неудач и неудачников. Я, конечно, не специалист в области психологии, но не является ли любовь к успеху оборотной стороной вот этой самой фобии? Не знаю, правомерно ли такое понятие, но, может быть, обожание успеха и боязнь неудачников - это такой коллективный невроз, и следует просто построиться и – как у Стругацких - дружными рядами – к психиатру?

      Но оставим это специалистам по душевным болезням. Раз они способствовали распространению культа успеха – им и с последствиями бороться. Для нас важно другое. История успеха есть описание уникального события. Уникальное событие (даже если оно описано правдиво, что тоже не каждый день случается) не говорит нам ни о чем, кроме того, что такое событие может произойти. Оно, событие, может и заманчивое, но вероятность его повторения есть неизвестная малая величина. Оно, событие, может, и красоты неописуемой, но не поучительно. Оно, событие, может и значительное, но никоим образом не закономерное. Мы ничему не можем научиться на историях успеха. О чем бы солдат ни мечтал, а средний чин вернувшихся с большой войны ниже, чем средний чин тех, кто туда отправился. О чем бы ни мечтал менеджер, он почти наверняка не станет во главе большой компании. О чем бы ни мечтал начинающий трейдер на бирже, он там не задержится. О чем бы ни мечтал политик, он не станет президентом.

Но столяр остается столяром, врач – врачом и сыродел – сыроделом. Почти при любых условиях. И это замечательно.

Дополнение: Как учиться на ошибках. Кратчайшее методологическое наставление для ЛПР

      Мы признаем, что природа успеха почти всегда случайна. Поскольку ничто человеческое нам не чуждо, мы тратим немного времени на любование собственных успехом и извлечение из него наибольшей возможной пользы. Сразу после выпуска победных пресс-релизов мы принимаем холодный душ, напоминаем себе, что успех чаще всего не является закономерным, и стараемся выяснить, какому случайному совпадению мы обязаны удачей в этот раз. Обычно мы это совпадение находим. Назначение этого урока состоит в том, что мы получаем некоторое преимущество перед теми, кто считает успех своей собственной заслугой.

      Мы признаем, что ошибки почти всегда – наши собственные. Поскольку ничто человеческое нам все еще не чуждо, мы тратим небольшое время на распространенные и не всегда корректные проклятия злой судьбе, отказываясь, однако, от утомительных поисков дежурного стрелочника. После этого мы берем под сомнения все свои решения, какие имеют отношение к полученному результату. Если обнаружилось, что решения приняты верно, считайте, что Вам повезло. Взяв под сомнение основание ваших решений - суждения непререкаемых авторитетов, положения учебников и руководств, выводы консультантов и, особенно, результаты исследований рынка – вы можете сделать крупное открытие. Назначение этого урока в том, что мы получаем преимущество перед теми, кто истратил свои силы на поиск и наказание стрелочника.

      Мы повторяем только такие успешные действия, которые можно назвать ремесленными. Если наши успешные действия нельзя рационально сформулировать и предать другим людям, то, скорее всего, мы имеем дело не с наитием или озарением, а с благоприятным совпадением неизвестных или плохо известных случайностей. Поскольку такие случайности не могут быть воспроизведены по нашей воле, мы предпочитаем воспользоваться результатами и ограничить будущие риски. Назначение этого урока состоит в том, что мы получаем преимущество перед любителями играть ва-банк.

      Мы не пытаемся повторить или воспроизвести успешный случай в больших масштабах. Львиную долю прибыли от счастливого случая следует либо класть в карман, либо резервировать для покрытия потерь от неизбежных в будущем случаев несчастных. Реинвестируя прибыль от счастливого случая, вы увеличиваете свою подверженность риску. Если вы сделаете этот урок, вы ограничите свой проигрыш.

      Мы никогда не рассматриваем статистику успешных случаев и никогда не поручаем анализ ситуации тем, кто склонен к такой статистике. Анализируя только успешные случаи, вы (или ваш советчик) неявно предполагаете, что ваша деятельность бессмертна. Если вы приготовите этот урок, вы и ваша деятельность останетесь смертными, но увеличите длину предстоящей жизни в сравнении с теми, кто этим уроком пренебрегает.

      Мы никогда не думаем, что данные прошлого периода что-то гарантируют в будущем. Хотя мы можем применять экстраполяцию имеющихся данных по времени, мы всегда заранее предусматриваем методы раннего обнаружения расхождений с прогнозом и имеем резервную стратегию на этот случай. Мы можем следовать или не следовать основной (успешной стратегии), но мы неукоснительно следуем резервным стратегиям. Если обстоятельства складываются не в вашу пользу, желательно заметить свою ошибку как можно раньше. В то время как пророк заинтересован в исполнении своего пророчества, вы заинтересованы только в положительных результатах принятых решений. Если вы допустили ошибку, вы не становитесь лжепророком, а если вы предусмотрели и своевременно ограничили риски – вы на своем месте. Если и этот урок усвоен, вы получаете преимущество перед всеми, кто не ограничил свои риски и потому утратил слишком много капитала и/или влияния.

      Эти правила не образуют замкнутой системы. К ним могут быть добавлены другие, а перечисленные правила не являются неизменными. По мере увеличения наших знаний о месте и значении случайного наши представления могут изменяться. Метод проб и ошибок, тем не менее, является необходимым основанием научного познания мира.